Наташка

[Maria_Mujer]

Пролог

Жаркое солнце скрылось за тёмными, внезапно набежавшими на небо тучами.

— Беги, Наташка! — послышался звонкий хохот, и две подружки разом выскочили из воды. Натянули сарафаны на купальники, схватили сандалии — и бегом, в деревню. Неслись, только пятки сверкали. Тоненькие, высокие — только пятнадцать обеим минуло нынешней зимой. Закадычные подруги, как и их матери, которые и забеременеть умудрились почти в одно и то же время.
Наташка — сероглазая, русоволосая с широкоскулым, всегда улыбчивым лицом, бежала, размахивая руками с зажатыми в них сандалиями, и часто спотыкалась, когда спускалась с пригорка.
Нюрка или Анна, Анечка — чуть меньше ростом, карие глаза задорно блестят, тёмные буйные кудри — гордость бабушки и вечная беда внучки (попробуй-ка их укроти); чувственный изгиб губ, который уже сейчас сводит с ума всех окрестных мальчишек…

— Нюрка, догоняй! — кричит Наташка и смеётся.

Первые тяжёлые капли срываются с неба и взметают пыль на старой, давно кем-то протоптанной тропинке, по которой так спешат добраться домой до грозы подружки.

Вот уже и деревня. Два дома рядом — их дома. Наташкин — маленький, выкрашенный небесно-голубой краской, с белыми резными наличниками, словно кружевом обрамляющими окна. Нюркин дом — травянисто-зелёного оттенка, с буйно разросшимся палисадником и выложенной к крыльцу каменной широкой дорожкой.

Вдалеке грянул гром, девчонки взвизгнули и почти что кубарем скатились с пригорка. Гроза наступала. Вот уже над речкой мелькают зигзаги молний, сменяющиеся громовыми раскатами, и ветер, стремительно набирающий силу, пригибает к земле тоненькие стволы молодых берёз.

Наташка машет Нюрке рукой и скрывается в доме. Бросает сандалии за дверью крыльца, забегает в сени и выглядывает в маленькое окошечко: успела ли мама снять бельё. Потом, не снимая сарафана, стягивает ещё влажный купальник и бросает в корзину. В сенях прохладно. То, что надо после густого и горячего воздуха улицы.

Молодая женщина наблюдает за скачущими по водной глади реки солнечными бликами и даже не замечает бегущих по щекам слёз. Светлые воспоминания порой причиняют боль. Нет больше весёлых девчонок, Нюрки и Наташки, теперь они видятся редко, да и Нюркой Анну Васильевну Штоссель никто не называет. Тринадцать лет назад уезжала из деревни в Москву девочка с худеньким личиком и острыми коленками, а вернулась — погостить — молодая, стройная и уже замужняя женщина. Анна закончила МГУ с отличием и на стажировке в Германии встретила будущего мужа, Мартина. Буйные кудри превратились в тщательно уложенные локоны, а колени всегда были прикрыты платьем или узкими брюками.

Изменилась и Наташка. Внезапная смерть матери подкосила всю их семью: отец спился от горя, а на семнадцатилетнюю Наташку свалилась забота о доме и о младшей сестрёнке, десятилетней Сонечке.

Мечте о карьере хирурга не суждено было сбыться. Думать о себе совсем не было времени. Надо было растить сестру и не давать отцу пропивать отложенные на пропитание деньги.
С личной жизнью тоже не заладилось. Вернувшийся из армии Олег не захотел ждать, когда подрастёт Сонечка, и через год женился на её бывшей однокласснице.

Одно хорошо — с работой ей помог старый папин друг, начальник почтового отделения, и вот уже больше десяти лет она работает почтальоном. Летом — на велосипеде, зимой Санька Жарков возит на почтовой машине.

Так и несётся её жизнь по кругу: работа, дом, работа… Соня выросла, закончила школу и уехала, как когда-то Нюрка, Москву покорять. Отца не стало ещё раньше. Сердце не выдержало. То ли количества спиртного, то ли одиночества… Потеряв жену, он потерял и смысл жизни, а то, что в детях его найти не смог, так то было на его совести. Наташка обижалась на него, но судить не хотела. А теперь, когда совсем одна осталась, о прошлом думать и вспоминать не хотела. Слишком больно — вспоминать.

Наташка могла бы сойти с ума от одиночества, если бы не Ритка. Ритка — плод её фантазии, живостью и практической смёткой напоминающая Скарлетт О’Хара, а умением с достоинством принимать удары судьбы — была похожа на Джейн Эйр.
Ритку жизнь била нещадно, а мужчины слетались на неё, как пчёлы на мёд, правда, всегда между ними глухой стеной вставала Риткина верность без вести пропавшему в Афганистане мужу.

Ритка родилась на разлинованных листах школьной тетрадки где-то через месяц после смерти матери. Сотни книг, прочитанных за семнадцать лет, и отчаяние вперемешку с одиночеством и невозможностью выговориться (Сонька была ещё мала для таких разговоров) — сыграли свою роль. Наташка начала писать. Годы шли, и маленькая история о девушке из небольшого приморского городка превратилась в сагу её жизни и любви.

Comments

[Maria_Mujer]

Нюрка приехала под Новый Год, исхудавшая, измученная судебными тяжбами затянувшегося развода и сразу как-то растерявшая весь свой лоск, нажитый за пять лет брака с состоятельным Мартином Штосселем.

— Наташка, вот скажи мне, за что он со мной так? Я же ради него, для него всё делала! — жаловалась ей подруга, нервно затягиваясь сигаретой, — Пироги, супы — всё, как мама учила, салоны красоты, одежда из дорогих бутиков — для него. Даже когда он аборт потребовал сделать — сделала. Чуть с ума тогда не сошла, но и на этот кошмар ради него пошла, представляешь?

Наташка и представить такого не могла, даже пытаться не хотела, но подруге согласно кивала. Поддерживала. И как ей помочь — не знала. Ведь это не ей, Наташке, изменил муж, а потом ещё и развода потребовал.
Нюрка, хваткая и бойкая по жизни, супругой была удивительно тихой и покладистой. Любила своего Мартина до безумия. Наверное, могла бы и измену простить, но муж оставаться с женой не желал, новой страстью загорелся и тоже — русской.

Нюрка плакала, умоляла, даже истерики закатывала, но удержать его не смогла. Тогда тихая и любящая Энн, как он её называл, исчезла, и на смену ей появилась Анна Васильевна — цепкая, с холодным разумом, она отсудила у бывшего мужа и издательский бизнес, и квартиру в центре Москвы.

— От него не убудет! — заявила она Наташке, размазывая чёрные от туши потоки слёз по щекам.

Только с подругой она могла быть самой собой и теперь жалела, что так редко приезжала в деревню.

— Эх, Наташка, невезучие мы с тобой, ох, невезучие. Ничего-то хорошего в жизни у нас нет. Ни мужиков хороших, ни детей, ничего… — Нюрка поболтала в чашке дорогущее Пино Гриджио и потянулась за кусочком сыра. — Да и мужиков теперь нормальных нет. Обмельчал мужик-то. Что мой Мартин, что твой Олежек — полные козлы. Помнишь, как он тебе и луну, и звёзды обещал? А что вышло?

Наташка вздохнула.

— Вот-вот, — вещала Нюрка, — вышел полный писец. Как до дела дошло — так в кусты. А любил бы по-настоящему, так и ждал бы, сколько нужно. Или, вообще, помогал бы Соньку растить. Дааа… Наташ, а, Наташ? А поедем со мной в Москву. Будем вместе жить.

— Какая Москва, Нюр? — расстроилась Наташа. — А Зорьку я куда дену?

— Продай. Или «такая корова нужна самому»? — Нюрка рассмеялась и долила вино в чашку, — Ну хочешь, я маму попрошу за твоей Зорькой присмотреть?

Наташка ничего не сказала. Только задумалась крепко.
А, может, правда уехать? Ну что её здесь ждёт? Опротивевшая работа и одиночество? Постоянный «день Сурка» какой-то… И перспектив никаких. С другой стороны — на что можно надеяться теперь, когда столько лет прошло — и всё впустую? Разве в тридцать меняют жизнь вот так — резко и бесповоротно?

Оказалось, что последний вопрос она задала вслух.

— А почему не меняют? — посмотрела на неё Нюрка. — В любом возрасте можно на другую дорогу свернуть. Да и что такое — возраст? Всего лишь цифры. Всё самое главное — вот тут, — она выразительно постучала пальцем по лбу. — Люди в шестьдесят разводятся и любовников себе заводят, а ты говоришь — тридцать. А что такое тридцать лет в наше время? Да практически младенческий возраст! Кто-то в эти годы до сих пор под мамкиным боком живёт, а ты вон в одиночку сестру подняла. Ты же молодость свою ей отдала, никакой личной жизни не видела, а получила что? Ничего. Даже простого «спасибо». Пора своей жизнью жить. А здесь, в этом, извини меня, мухосранске, тебе ничего не светит. Одни старики да алкоголики в деревне остались. Оно тебе надо?

«Не надо, — подумала Наташка, — не надо.»

— Ну что, поедешь? — хитро прищурилась Нюрка.

— А поеду! — решила Наташа.

— Наташка! — подруга задушила её в объятиях, потом вскочила из-за стола и убежала на кухню. Вернулась через пару минут с уже откупоренной бутылкой.

— Это нужно отметить, -торжественно провозгласила она и наполнила чашки.

***



Переезд Наташки запланировали провести после Нового года. К тому же, нужно было найти того, кто будет следить за домом и коровой.

Ранним утром, чуть рассвело, Наташка привычно доила Зорьку и думала о том, сможет ли она прижиться в таком большом городе. Корова как-то по-особому грустно мычала, словно знала, что скоро хозяйка оставит её на чужого человека. А, может, у Наташки просто слишком разыгралось воображение. Не так-то легко было оставлять родные места, где каждая травиночка дышит воспоминаниями, пусть не всегда счастливыми, конечно, но ведь здесь, в Ёлкино, прошла вся её жизнь.

«В крайнем случае, — решила Наташа, — можно вернуться обратно, если ничего не выйдет.»

[киса в свитере]

Очень нравится!

[Maria_Mujer]

киса в свитере, спасибо

[Maria_Mujer]

2

— Наташ, поддай-ка ещё парку, — попросила Нюра, развалившись на широком пологе. — Эх, хорошо-то как! Ни с какими саунами не сравнить. Наша простая деревенская банька — это же чудо что такое!

Наташка, разморённая, румяная, лежала на краю и вспоминала, всё ли к новогоднему столу приготовлено. Гусь, фаршированный рисом и яблоками, томился в печке. Салаты осталось только заправить, нарезка, бутерброды — дело пяти минут. К тому же, надо успеть сначала зайти к родителям Нюрки, их поздравить, да за столом с ними посидеть хоть немного. Наташа всегда старалась к ним заходить, жалко было их, одиноких стариков, хоть обоим даже шестидесяти не было, но справляться в одиночку стало трудно, вот она и заглядывала, да и помогала то там, то тут…

Как только на улице стемнело, подруги в зал стол вытащили и скатертью накрыли. Салаты расставили и, переглянувшись, переодеваться пошли. Нюрка стояла перед зеркалом — худенькая, подтянутая, в коротком красном платье — и, вытаскивая шпильки изо рта по одной, старательно убирала кудри в гладкую причёску. Получалось с переменным успехом. Потом она на выбивающиеся из пучка волосы рукой махнула и шагнула в спальню к Наташке.

— Наташ, ну как там? Подошло?

— Да вроде неплохо, — Наташка платье на бёдрах разгладила и на подругу взглянула, — Да?

— Давай-ка покрутись.

Наташа повернулась, и юбка бледно-голубого платья легко взметнулась вокруг её ног. Подошла к зеркалу, корсаж поправила на груди и волос задумчиво коснулась.

— Садись, я тебе сейчас локоны накручу, — велела Нюрка, и подруга послушно уселась перед трюмо.

— Да, Наташка, стол у нас шикарный, — заметила подруга, открывая шампанское. — Жаль, вино некому открывать. Какой-то девичник получается… Давай, подставляй бокал. Скоро куранты бить будут.

Разлили шампанское аккурат под речь президента.

— Вот умеет же красиво заливать! — восхитилась Нюрка. — Мне иногда кажется, что это у мужиков врождённая функция такая — лапшу на уши вешать. И ведь верим же!

— Нюрка, куранты!

И хором:
— Пять, шесть, семь… двенадцать! С Новым годом!

— В общем, чтобы в этом году всё у нас с тобой, Наташка, было: деньги, дружба и любовь. Деньги — не проблема, заработаем. Дружбу мы с тобой временем проверили. Осталось только любовь найти…

Подруги синхронно осушили бокалы и вздрогнули: в окно кто-то настойчиво стучал.

— Ты кого-нибудь ждёшь? — посмотрела на подругу Наташа. Та отрицательно покачала головой.

— Так, хватай кочергу, — распорядилась Нюрка, — посмотрим, что за гость к нам пожаловал.

Шли осторожно: Наташка с кочергой наперевес и Нюрка с чугунной старой сковородой.
Наташа дверь открыла и от неожиданности кочергу из рук выронила.

— Наташка! — взвыл Сашка Жарков, — Ты что творишь? Больно же!

— А ты говорил, нас здесь ждут, — ехидно проговорил кто-то позади Сашки, — Если вы, Наталья, всех гостей так встречаете, неудивительно, что у вас нет мужа.

Наташка кочергу подобрала, на Сашку гневно глазами блеснула и в дом ушла.

— Здрасьте-пожалуйста! — возмутилась Нюра. — Вы гости незваные, а нам вас ещё и хлебом-солью привечать? — Сашку отодвинула и на обладателя ехидного голоса недобро взглянула. — А вас я, кажется, не знаю. Хотя…может, это и к лучшему. Сашка, давай забирай своего друга, да и проваливай отсюда подобру-поздорову! Не позволю Наташку обижать, даже такому… — она лукаво улыбнулась, — симпатичному мужчине. Вижу, ваш характер тоже вам сослужил плохую службу — кольца-то нет, — Нюрка выразительно посмотрела на его правую руку, — Так что гудбай, мальчики…

— А если мы извинимся? — уныло спросил Жарков, оглядываясь на друга.

— А я сейчас у Наташки спрошу, — решила Нюра. — Она хозяйка, ей и решать. Наташ!

Наташка на крыльцо вышла и руки на груди сложила. Хмуро на мужчин посмотрела и кивнула.

— Ну что ж, извиняйтесь тогда, — Нюрка хмыкнула и оглянулась на подругу.

«Неспроста Наташка так себя ведёт, неспроста» — подумала она и с интересом на брюнета взглянула. Статный, рослый, красивый — он подавлял собой стоявшего рядом Сашку: тот был невысокого роста, крепко сбитый, простой деревенский парень, коих в любом уголке страны — десятки, если не сотни… С другой стороны — Сашка парень добрый, никогда не обидит, а этот… Стоит, вальяжно о перила облокотившись, и на Наташку смотрит, мрачно так смотрит, неприятно.

— Наташ, ну прости ты нас, дураков. Больше не будем, — пообещал Жарков, — Праздник всё-таки… И мы вас в клуб хотели пригласить, на танцы.

— На танцы? — Нюра выразительно выгнула бровь. — С незнакомым человеком? А вдруг он маньяк?

Наташка прыснула.

— Не обижай, Нюр, солидного человека. До маньяка ему ещё далеко. Да и ты его знаешь, — созналась она, — Это Володя, бывший Светки Громовой, помнишь?

— А, кажется, припоминаю… — насмешливо сузила глаза Нюрка, — Ерёменко, да? Хм… интересно, — и на Наташку ехидно глянула, а та ей тайком кулак показала и отвернулась.

— Ну что ж, гости дорогие, заходите, нальём вам что ли кружечку винца… А потом и на танцы можно.

Наташа посторонилась, мужчин пропуская, Сашке мимолётно улыбнулась, а когда Володя мимо проходил, застыла.

— Наташк, это не с ним ты в десятом классе цапалась? — шёпотом поинтересовалась Нюрка и сама себе согласно закивала. — Он, точно он. Эх, как вспомню, какие искры между вами тогда пролетали, так удивляться начинаю, с какого такого, извини, хрена ты с Олежкой встречаться начала?

— Нюр, да какие искры? Я его терпеть не могу, и тогда тоже так было. Даже не думай меня с ним сводить, — посоветовала она подруге, — иначе останусь здесь и ни в какую Москву не поеду.

— Наташ, ну ты не меняешься, — расхохоталась Нюра. — Ладно, пойдём, а то мужчины нас, наверное, заждались. Ой, я всё это время, оказывается, со сковородой в руке простояла. И удивлялась ещё, чего это Сашка нервный такой?

Наташка в зал входила с опаской: не хотелось Володе на глаза попадаться, но как это Нюрке объяснить, чтобы та всё правильно поняла, она не знала. Что делать, если столько лет прошло, а они с Ерёменко всё так же друг друга недолюбливали? И повод, чтобы друг другу нервы пощекотать, даже искать не нужно было. Оба резко вспыхивали, потому и встречаться как можно реже — было единственным выходом для обоих.

«Какое счастье, что он в Питере живёт», — подумала Наташа, бокал под шампанское подставила и выпила залпом.

[Maria_Mujer]

3

Наташка скептически разглядывала своё отражение в зеркале: длинное вечернее платье с широкой юбкой чуть приоткрывало носы широких валенок. Надо же, как неудачно получилось — единственные хорошие сапоги развалились буквально накануне. Можно было, конечно, переодеться в джинсы, но сил на это не было совершенно. Дурацкое шампанское. Дурацкий самодовольный вид Ерёменко, который раздражал настолько, что бокал пустел слишком быстро…

«И так сойдёт», — решила Наташка и, покачиваясь, вышла.

Возле дома, почти впритык к забору, стояла старая, видавшая виды «шестёрка». Нюрка при виде сего «антиквариата» фыркнула, но с достоинством устроилась на переднем сиденье, рядом с Сашкой. Делать нечего — пришлось Наташе разместиться на заднем — возле Ерёменко. Своё недовольство она, разумеется, выразила в полной мере: бросила на него косой взгляд, губы поджала и отвернулась. Володя хмыкнул, а она только выше воротник шубы подтянула.

Сашка радио включил, и по салону поплыл тягучий и печальный голос Валерия Меладзе:

Я не знаю, где…
Я не знаю, как
Оборвалась эта лента,
Затерялось счастье где-то.
Не пойму, куда
Унесла вода
Мои белые рассветы.

Наташка в стекло уставилась, губы задрожали, и так ей в этот момент плакать захотелось, что аж волком вой. Спасла положение Нюрка.

— Саш, переключи, а. Нечего нам в такой праздник похоронные песни слушать. Давай что-нибудь повеселее.

Сашка переключил. На другой радиостанции подвывала Татьяна Буланова. Потом, наконец-то, Жарков нашёл подходящую волну. Бойкая Верка Сердючка уверяла всех, что «всё будет хорошо», и Нюрка вместе с Наташкой, развеселившись, стали напевать слова этой незатейливой композиции.

Своего клуба в Ёлкино не было, поэтому пришлось ехать в Озерцово. В Озерцово находился не только клуб, но и школа, медпункт и здание администрации сельского округа. Расстояние между деревнями было небольшим — около четырёх километров, и обычно сельские жители предпочитали ходить пешком, к тому же, автобусы ходили нечасто, так что выбора особого не было.

Сашка сбавил ход и вырулил прямо перед широким клубным крыльцом. Молодёжь с визгом разбежалась, а Жарков хмыкнул и мотор заглушил.
Старое здание клуба выглядело не очень презентабельно со старой облупившейся краской и несколько покосившимся крыльцом, но другого в деревне не было, а местной молодёжи, в принципе, было всё равно, где трястись под музыку и под шумок за углом распивать пиво.

Наташа осторожно вылезла из машины, стараясь проделать это с достоинством, но зацепилась подолом за дверцу и могла бы позорно свалиться лицом в снег, если бы Ерёменко ей не помог.

— Володя, да вы, смотрю, настоящий джентльмен, — заметила Нюрка. — А шампанское дамам разольёте?

— Отчего ж не разлить? — Владимир молодцевато разгладил воображаемые усы и откупорил бутылку. Сашка достал пластиковые стаканчики, и вино пенной игристой рекой потекло по стенкам.

С дороги отчётливо зазвучал мужской смех, и Наташка вздрогнула.

Олег. Откуда он взялся? Его же десять лет не было. Как уехал с Маринкой на Камчатку, так здесь и не появлялся. Столько лет прошло, а ей больно, словно только вчера он от неё отвернулся и ушёл.

Наташка отступила назад и, кусая губы, часто-часто заморгала глазами, стараясь слёзы сдержать. Володя ей руку на плечо положил и, склонившись к её лицу, тихо спросил:

— Наташ, ты что?

Она головой замотала и ещё один шаг назад сделала.

— Ёшкин кот, — воскликнула Нюрка, — Олежек Круглов! Так, ребята, — она махом опрокинула стакан с шампанским, — мы выходим на тропу войны. Володя, ты просто обязан нам помочь.

— Не вопрос. Отцовский томагавк всегда со мной, — он испытующе посмотрел на Наташку. — Что, Наталья, старая любовь не ржавеет?

Наташка на него возмущённо зыркнула и к Нюрке подошла.

— Нюр, ты что задумала?

— Как — что? — удивилась Нюрка. — Показать этому придурку, от какой шикарной женщины он отказался. Видно, Маринка его бросила, вот он и вернулся в родные пенаты. Володя, на вас вся надежда. Вы должны заставить этого хмыря кусать локти от зависти, пусть поймёт, что Маринка Наташке и в подмётки не годилась.

— Да не хочу я ничего! — возмутилась Наташка. — Не хочу мстить или что-то доказывать… Я домой хочу, — она всхлипнула, стаканчик Володе в руки отдала и, спотыкаясь, пошла к дороге.

Ерёменко стаканчик отбросил, её нагнал и за руку схватил.

— Давай, ещё поплачь из-за него, — и насмешливо посмотрел на неё.

— И поплачу, и поплачу! Пусти! — руку дёрнула, а он вдруг рывком её к себе прижал и тихо так, довольно, ей в ухо сказал:

— Наташка, ты когда злишься, ещё больше мне нравишься.

Она в его руках забрыкалась, и он, рассмеявшись, девушку из захвата выпустил.

— Как был ты, Ерёменко, гадом, так им и остался! — и пощёчину ему влепила.

А тот за щеку схватился и с весёлым изумлением на лице смотрел, как Наташка, словно ледокол, пробиралась к дороге по сугробам.

— Хороша, да? — подмигнула Володе Нюрка, — Иди, догони её. Сашка сейчас машину заведёт, и поедем. Устроим танцы дома.